Неточные совпадения
Суета
света касалась ее слегка, и она спешила
в свой уголок сбыть с души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление, и снова уходила то
в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням не покидала детской, несла обязанности матери-няньки, то
погружалась с Андреем
в чтение,
в толки о «серьезном и скучном», или читали поэтов, поговаривали о поездке
в Италию.
Мы мчались из улицы
в улицу, так что предметы рябили
в глазах: то выскочим на какую-нибудь открытую площадку — и все обольется лучами
света: церковь, мостовая, сад перед церковью, с яркою и нежною зеленью на деревьях, и мы сами, то
погрузимся опять во тьму кромешную длинного переулка.
Умами снова овладела «злоба дня», общество снова
погружалось в бессодержательную суматоху; мрак сгущался и бессрочно одолевал робкие лучи
света, на мгновение озарившие жизнь.
Я вскочил и подбежал к окну. По стеклам струились дождевые капли, мелкий дождь с туманом заволакивал пустырь, дальние дома едва виднелись неопределенной полосой, и весь
свет казался затянутым этой густой слякотной мглою,
в которую
погрузился мой взрослый друг… Навсегда!
Только
в церкви растение растет и познается, вне церкви оно погибает и
погружается в тьму, так как лишено солнечного
света.
Преломление
света в водах этих озер до того обманчиво, что во время купанья, идя от берега и постепенно
погружаясь в глубину, кажется идешь на гору, и при каждом шаге поднимаешь ногу выше.
В третий день окончилась борьба
На реке кровавой, на Каяле,
И погасли
в небе два столба,
Два светила
в сумраке пропали.
Вместе с ними, за море упав,
Два прекрасных месяца затмились
Молодой Олег и Святослав
В темноту ночную
погрузились.
И закрылось небо, и погас
Белый
свет над Русскою землею,
И. как барсы лютые, на нас
Кинулись поганые с войною.
И воздвиглась на Хвалу Хула,
И на волю вырвалось Насилье,
Прянул Див на землю, и была
Ночь кругом и горя изобилье...
Мы долго шли, местами
погружаясь в глубокую тину или невылазную, зловонную, жидкую грязь, местами наклоняясь, так как заносы грязи были настолько высоки, что невозможно было идти прямо.
В одном из таких заносов я наткнулся на что-то мягкое. При
свете лампочки мне удалось рассмотреть до половины занесенный илом труп громадного дога. Он лежал сверх стока.
А на том
свете, говорят индийцы, из семи кругов,
в которых давались смертным разные виды блаженства, самым высшим считался тот, где человек терял совершенно свою личность, волю, сознание,
погружался в лоно Брамы и решительно, без следа, уничтожался
в нем.
В учении Плотина гораздо определеннее, чем у Платона, материя получает отрицательный коэффициент, рассматривается как начало зла, как сгущающаяся тьма,
погружаясь в которую постепенно погасает
свет, изливающийся из первоисточника εν.
Кто
погружается в свое мистическое религиозное чувство, тот как бы смотрит
в темную бездну,
в которой он ничего не может различить и распознать: или, что то же самое, он видит словно всенаполняющий блеск абсолютного
света, ослепляющего его зрение.
Спину мне нагревала добрая земля, а перед закрытыми глазами было так много горячего
света, точно я
погрузился лицом
в самое солнце.
Но я ничему этому не внимал и
погрузился в книги и ученье, как мышь
в кадку с мукою, откуда выглядывал на
свет божий робко, изредка, с застенчивою дикостью и большою неохотою. Притом же, удерживая сравнение себя с утонувшею
в муке мышью, я должен сказать, что, найдя вкус и удовольствие
в занятиях науками, я и наружу выглядывал, как бы обсыпанная мукою мышь, и уже
в столь ранние мои годы начал казаться изрядным чудаком. Но буду по возможности держаться
в своем повествовании порядка.
Снова исчез беглый
свет ручного фонаря и снова все
погрузилось в прежнюю мглу.
М-lle Арно собственноручно уменьшила
свет в обоих рожках, и дортуар
погрузился в полумрак.
Но когда
свет в плошке, ослабевая, трепетал, как крылья приколотой бабочки, тогда все фигуры
погружались в какую-то смешанную, уродливую группу, которая представляла скачущую сатурналию [Сатурналии — ежегодные праздники
в Древнем Риме
в честь бога Сатурна.] и над нею господствующую широкую тень исполина-капитана.
Ночь с ее голубым небом, с ее зорким сторожем — месяцем, бросавшим
свет утешительный, но не предательский, с ее туманами, разлившимися
в озера широкие,
в которые
погружались и
в которых исчезали целые колонны; усыпанные войском горы, выступавшие посреди этих волшебных вод, будто плывущие по ним транспортные, огромные суда; тайна, проводник — не робкий латыш, следующий под нагайкой татарина, — проводник смелый, вольный, окликающий по временам пустыню эту и очищающий дорогу возгласом: «С богом!» — все
в этом ночном походе наполняло сердце русского воина удовольствием чудесности и жаром самонадеянности.
Пошли… И
в ночной тишине перекрестил Ардалион Гришу под той ракитой, где сжимал он
в объятиях Дуню… Полная луна бледным
светом обливала обнаженное тело юного изувера, когда троекратно под рукой Ардалиона
погружался он
в свежие струи речки. Ночь благоухала, небесные звезды тихо, безмолвно мерцали,
в лесу и
в приречных ракитах раздавалось громкое пенье соловьев.
Ты будешь
в тумане сладостно грезить до самого утра, а утром чуть
свет я сама приду за тобою к дверям Милия, ты передашь мне золото и я побегу выкупить из неволи Фалалея, а ты пойдешь к морю,
погрузишься вся
в его волны, и, освеженная, придешь домой, встретишься с мужем и любовные мечты прошлой ночи станут для вас действительностью.